Про проходящее
Один раз такой случай был. Приходили к древнему мудрому с кучерявой бородой царю заядлые грешники. И плакались они, бились об пол и вопили изрядно: – Как же так, как же так. Проще верблюду пройти через игольное ушко, чем нам попасть в царствие небесное! Не пройдет! Не попадет! Неужели наша греховность не пройдет? Неужели не пройдет? Неужели не пройдет? – вопили они. А древний мудрый с кучерявой бородой царь поглаживал кучерявую древнюю бороду и мудро отвечал: – Всё проходит, и это пройдет. Очень грешники его за это любили.
Про тимуровцев
Один раз такой случай был. В Советском еще Союзе одна бабка попросила тимуровцев и мальчишей-плохишей наколоть дрова. То ли не разбиралась кто есть кто, то ли стравить хотела между собой. Или просто нравилось как пипл тусует. Не знаю.Но тимуровцы пошли во двор поленья таскать, а плохиши – они сделали. Накололи. Дрова. Бабке. На пояснице. Хорошая, кстати, татуировка получилась. Так бабка плохишам спасибо сказала, а тимуровцев выгнала ссаными тряпками с позором. А потом еще до ночи на подоконнике в сарафане курила и смотрела на яблоню. То, что в кино про деревню показывают – это не всегда правда. Госзаказ почти всегда.
Про Олимпиаду-80
Однажды случай такой был. В дверь ночью постучали. Семён открывает – а на пороге мужик стоит. Всклокоченный такой, в олимпийке, в одном тапке. Глаза навыкат. И в кальсонах ещё. Бежевых таких. Наизнанку. И прямо с порога начинает быстро-быстро говорить:
– Мало времени. Очень мало времени. Мы все живем во вселенной Олимпиады-80. Уже скоро плоский медведь заплачет, мелькнет два десятка шаров, всё взмоет вверх и завершится. Завершится навсегда. Надо, чтобы медведь не плакал. Иначе конец. Иначе конец. Конец, понимаете!!! А по плохо освещенной лестнице шаги поднимаются. А мужик в олимпийке тараторит:
– Они пришли за мной. Меня Федор зовут. Я должен передать вам всё, что знаю. Олимпиада-80. Мы во вселенной Олимпиады-80. Медведь заплачет. Он уже плачет – смотрите вокруг. Скоро всё закончится. Надо остановить! Надо их остановить! Остановите их! Над Федором в олимпийке нависли двухметровые фигуры без лиц, в белых халатах с желтыми спинами.
– Ну, что же ты, Федя. Опять за своё? Пойдемте, Федя с нами… пойдемте…
– Запомните! Запомните! Мир не такой, каким кажется. До революции все люди были черно-белыми, а до 80х годов всё покрыто мраком. Мир существует в воображении плачущего медведя, летящего на воздушном шаре! Поверьте мне! Надо всем рассказать! Конец света близок! Грядет закрытие Олимпиады. Каждый получит медаль по силам своим…
– Фёдор. Всё кончено, – сказали фигуры. Взгляд Фёдора затуманился. Руки безвольно упали. Спина надломилась и, на полусогнутых ногах, он безвольно побрёл за фигурами, бормоча про Олимпиаду, медведей и бегунов из Анголы. И вдруг лестница заполнилась сначала синим светом, потом Фединым криком, а потом жженым запахом. И затихло. Плоская фигура без лица выглянула с лестницы и спросила Семёна:
– Что спать не идете?
А Семён возьми, да переспроси:
– А правда, что медведь уже плачет?
А фигура ему:
– Нет, это всё бред больного человека. Нет никакого плачущего медведя и конца света. Нет. Сейчас двухкратная олимпийская чемпионка игр Барбара Краузе из ГДР двухсотметровку плывет. Потом будет ещё выездка. Яхты будут. Не волнуйтесь, Олимпиады-80 на ваш век хватит.
Сказала ему это фигура в белом халате с желтой спиной и улыбнулась. Без лица.
Про Третью улицу строителей, дом пять, квартиру двенадцать
Однажды такой случай был. Евгений пошёл с друзьями в баню перед Новым Годом, напился с друзьями всякого разного, а потом случайно улетел в Ленинград, а там выходит из самолета, в такси садится и говорит: – Третья улица строителей, дом 25, квартира 12. А таксист ему: – Дарога покажэшь? Ну, и вместо того, чтобы на Третью улицу строителей отвезти, таксист отвез его в Купчино, где у Евгения портфель отобрали, дубленку и обидели сильно, физически, прямо в центр лица. А Наде не сказали ничего.
Потому что жизнь – она не как в кино, она другая.
Про Валентина
Однажды такой случай был. В Древнем Риме открылась квота на героя, надо было выбрать очередного воодушевляющего персонажа, изображение которого можно печатать на тогах и тазиках для симпозиев, которыми можно Карфагену барыжить. Рымляне и весь их Рим древнеримский – они вообще были как советское и постсоветское пространство. От императоров до коней и медведей в сенате. Ну, и герои должны быть. Вот, например, легионер летел на воздушном шаре, а потом полз по пустыне и ел ёжиков. Это хороший пример. Или, скажем, шла когорта по бережку, шла издалека, шёл под знаменем великой империи простой центурион. Голова, кровь на панцире и так далее. Герой? Герой! И кто будет потом разбираться, что на самом деле его с Клеопатрой политрука застукали. Пипл хавает, тоги продаются, песни воодушевляют.
Пацанята, вот, босоногие по пыли маршируют, тоже в реду кагорту хотят.
Да.
А тут вакансия открылась. Так как потенциального противника вокруг не осталось, а только потенциальные друзья, то в случае чего было принято решение залюбить их до смерти. А для этого идеология нужна. И герои особые.
Созвали народ, стали героя выбирать.
И требование такие, чтоб имя было внушастое, чтоб пал геройски, но оружье свое из руки не выпустил. Но чтоб про любоф. Кандидату-победителю – тайное распятие (тогда часто так делали, чуть что – сразу к березе гвоздями конопатят), слава в веках и плюшевые медведи, если идея праздника зайдет. Рымляне – они ж не менеджеры нонешние, у них айпадов не было, они тренд сразу не секли.
И приходит к рымлянам Геннадий. Приходит и говорит:
– Я, – говорит Геннадий, – такой герой, что я буду отбирать у влюбленных всякую розовую сопливую хрень, оставлять им самое необходимое и прямо в лицо им про них буду всю правду рассказывать. Справятся – значит пусть вместе живут, любятся там, цезарят плодят, в бани ходят. А не справятся – значит не рымляне они нехрена, а хипстота несуразная. И не будет им респекта и уважухи. Вот такой я герой. Только правда. Только в лицо.
– Охренеть! – говорит Геннадию комиссия, – Подходишь ты нам. Давно такого героя не было, чтоб прям вот так, по-нашему, по древнерымски. Принимаем тебя в герои. Токма надо тебе геройски погибнуть.
– Мумиё вопрос,- отвечает Геннадий.
– Ты, тогда, иди, рассказывай всем правду. Да, если ты – герой, то ты ж понимаешь, что надо как-то по-геройски отдать за геройство жизнь.
– Знаю, – говорит Геннадий, – не тупее паровоза.
– Как всех переженишь – придут злые солдаты, имена которых история не сохранит, кто-нибудь тебя чмокнет, солдаты поймут, что это ты тот самый Геннадий. Ну, и дальше по стандартной схеме.
А Геннадий, такой, вскакивает и говорит:
– А ну как если меня не рымлянка, а рымлянин чмокнет. Это ж тогда гейкупидонство какое-то будет. Не бывать тому!
И ушёл на север новую цивилизацию создавать, где любят исключительно вопреки и все праздники – до слёз.
А комиссия пожала плечами и следующего позвала. Валентином его звали.
С ним и договорились. Ему пофиг было на всякое такое.
С тех пор шарики-фонарики, сердечки и прочая хрень.
Вот так-то.
Геннадий, конечно, не допустил бы такого.
Но вот День Святого Валентина празднуют, а день грешного Геннадия – забывают.
Конъюнктура, блин. На правде-то хрен заработаешь.
Про это даже рымляне знали.