Про упорство
Однажды такой случай произошел. Одному чуваку на работе дали задание разработать стратегию развития компании на ближайшие пять лет к завтрашнему утру. Ну, он сел, в таблицы зарылся. Изучает. Пишет чего-то.
Все уже домой пошли – а он пишет чего-то.
Уже и уборщица всё помыла, и охранник свет везде погасил, а он пишет. Уже и светать стало, а всё еще горит монитор.
Приходят сослуживцы на работу. Видят – сидит чувак неподвижно, в таблицы смотрит. Домой, значит, не уходил. Работает.
Ну, они сели. Стали про футбол говорить. Работать тоже, опять же. А чувак всё сидит неподвижно, таблицы в мониторе изучает.
Они к нему обращаются – а он, такой неподвижный, молчит. Смотрит не моргая в одну точку. Ну, бывает, занят чувак.
Пришло начальство.
– Где, – говорит, – отчетпо стратегии развития, который мы требовали?
Чувак не отвечает. В таблицы смотрит. Работает. А с краю стола всё готовое лежит. Ну, начальство пошумело, взяло отчет. Потом приходит:
– Молодец, – говорят, – чувак! (по имени там мало кто кого знал) Отличная стратегия. Ты бы сходил, погулял, поспал. А то выглядишь так, будто вчера умер.
А чувак молчит. Таблицы смотрит.
Поработали люди, ушли по домам, а чувак в офисе остался. В ночное пошёл.
Приходят люди – а чувак работает. Выглядит, конечно, не важно. Будто позавчера умер. Но производительность труда – потрясающая. А что – прибавки не требует, кофе не пожирает, коллегам работать не мешает, посторонними делами в рабочее время не занимается. Да и общие показатели очень неплохие. А что выглядит неважно, ну да, бывают издержки. Ему даже страховку оформили. Персональную, да еще и с бесплатным протезированием. Только работай!
Ну и карьерный взлет, конечно. Как мухи вокруг чувака стали летать и запах дюже злой пошёл, его перевели в специально созданный проветриваемый филиал, где поручили развивать новые направления бизнеса и внедрять инновации.
Смех смехом, но благодаря работе этого филиала компания вошла в тройку ведущих в мире.
Говорят, он до сих пор сидит, таблицы изучает.
Про безрукавку
Однажды был такой случай: просыпается Антон утром, а на нем – безрукавка. Шерстяная такая. Тонкая. С пуговицами черными. И кармашком для монеток.
И думает мужик: “Как же так? Я – и в безрукавке?! Шерстяной, тонкой, с пуговицами черными и кармашком для монеток”. Никогда не было такого, чтобы он по собственной воле безрукавку надел. Ну, один раз было в институте, но ведь то же не считается, правда?
Вот. Стал он домашних спрашивать – что ж вы, мол, шутку надо мною шутите? Зачем безрукавку надели? А домашние ему в ответ: “да нет, ты всегда ее носил, всегда был такой”. Ну, он пожал плечами – быть такого не может. А они ему фотографии показали. И правда! Везде, на всех-всех фотографиях, мужик в безрукавке шерстяной, тонкой, с пуговицами черными и кармашком для монеток. Даже когда в Турцию ездил – на пляже тоже в безрукавке.
Выходит на улицу – а там нет никого. Приходит на работу, говорит: “ребят, фигня какая-то, смотрите – я и в безрукавке. Вот смеху-то!” А они ему: “да мы все в безрукавках!” Глядит мужик – а на всех такие же безрукавки как у него. Шерстяные и для монеток кармашки. Он закричал, давай сдирать с себя безрукавку, рвать её, на землю кидать, а на месте безрукавки две вырастает, а сам он только шире становится. А ему и говорят:
– Безрукавка – это ничего, главное – не попадайся тем, которые в двубортном галстуке!
– А что такое?
– Не знаем. Но они в окно заглядывают. И у двубортных взгляд хищен. Мужик обернулся, но в окне только двубортная тень мелькнула. А на стекле две проплавившиеся красные капающие жженым стеклом точки от хищного взгляда. Заорал тогда Антон и проснулся. Встал, надел джинсы и в интернет пошёл.
Люди в джинсах – они в интернете сидят. Каждому своя резервация.
Про порфавор
Ночью Николаю Андреевичу, менеджеру по связям с продажами, приснились свечи, рифмы и корида.
– Диос сабело локиуэс! Пастас консименето! – воскликнул он, открыл глаза и понял, что прошлая жизнь закончена, а в новой так многого не хватает.
Не хватает солнца. Света. Ветра. Гор. И чтоб всё и сразу.
– Серабсурдокир ку эстипидом паракриир, – бормотал он, пока чистил зубы.
Слова сами как-то сыпались из него, протестуя против каменного муравейника, духоты, пресной воды из-под зачем-то блестевшего раньше крана. Против этого лица в зеркале.
– Донде эльнобде кабальеропудо инконтрар ла натуралеза куантика дель кампо, – твердил он, глядя в завтрак. Жена его, Тоня, мечтательно жевала омлет с сосиской и была погружена в собственные мысли. Ей в эту ночь приснился Боб в настоящей коричневой шоферской кепке.
Борис Борисович возился с пробитым льняным колесом большого грузовика, облепленного стразами. Повернулся он и, так, хитренько прищурившись, сказал: “Мать, неси уже дверь – стучать будем. Жизнь-то налаживается, мать!”. С Тоней давно такого не было.
– Коль, хлеба захвати вечерком? – крикнула она, опомнившись, в захлопывающуюся дверь.
Какой всё-таки он. В кепке! В коричневой! Той самой! Ах… Николай Андреевич шел по улице и каждой клеткой, каждой жилкой ощущал, что это невыносимо так просто идти без солнца, без косых теней от одноэтажных домиков. Без чуть терпкого запаха июльской пыли с рыжей выгоревшей дороге. Без синего бездонного неба. Без совсем других, чистых, свежевыстиранных облаков. Без утреннего тепла. Без холма, про который он знал всю жизнь. Без гавани, к которой никогда не бегал мальцом. Без прохлады и жары. Без всего этого моря, смешанного с пыльцой винограда. Без красок. Без всего этого, чего он в жизни не видел, но без чего жить категорически нельзя, как нельзя пройти мимо лавки и не перекинуться парой слов с Педро, сидящим на ящике апельсинов.
– Куда прешь, тварь?
– Консумоканцоне десман сеньоре Педро…
– Сам нахуй иди, мудила!
Метро давило. Асфальт высасывал до капли. Солнце съел крокодил Чуковского, и, похоже, это было давно и правда. Автобус плевался людьми в облепленные разноцветной бумажной сранью ржавые остановки. Лужи лезли за воротник. Что произошло на работе смысла рассказывать нет. Но после того, как Марине Степановне, поварихе бизнес-ланчей, прямо в лицо сказал, что тефтель с рисом это “пердутто паэлья!” – терпение коллег лопнуло. Они взяли телефон. Марине Степановна навзрыд плакала в коридоре, уткнувшись всей собой в весь угол между ресепшеном и шкафом для калош. Ей в ту ночь снилось, как она приготовила зразы, а потом прилетели голуби, в клювах они держали полиэтиленовый пакет из Пятерочки.
– Венсеремос! Порфавор! Порфавор! Макуразон!!! Макуразон порфавор, суки!!! Крик Николая Ильича был гулким и еле-еле сочился жирными каплями сквозь резину дверей старого медицинского рафика. Но, как пишут классики, стены автобуса-психоперевозки и не такое помнят. Практикантка Катя умоляюще смотрела на профессора.
– Карлыльич, Карлыльич, а может его это? Его же, может, просто понять надо?
– Эх, Катенька. Романтик вы, Катенька, да-с, – сказал Карл Ильич сквозь очки, сгорбленно расписывая терапию под такой тусклой настольной лампой, которая изогнулась и с любопытством разглядывала направления.
– Но Карлыльич? Порфавор ведь! Тут просто переводчик нужен…
– Катенька, человек за всю свою жизнь себя понять не всегда может, а вы думаете, что другого человека поймете.
Карлу Ильичу в ту ночь не снилось вообще ничего. Да это и не удивительно – врачи устают очень.
Про показатели
Один раз такой случай был. Менеджер среднего звена проснулся утром от того, что почувствовал себя как-то по-другому. Бодрее, что ли. Жизнерадостнее как-то. Целеустремленее, вроде бы. Другим. Совсем другим. И в общении с друзьями и близкими он как-то стал галантнее, искренне, мягче, предусмотрительней. Лучше стал. И на работе он стал как-то по-другому. Мотивированнее, ориентированнее на результат, более вовлеченнее в процессы коммуникаций с коллегами. Ну и всякое такое. Совсем себя не узнавал. Стал узнавать – почему он теперь другой совсем? Ну, ему и сообщили, что это просто на его место другого взяли. Ну, он привык со временем. Такие дела.
Про командную работу
Один раз такой случай: гнались во сне за менеджером Александром черти, чтобы схватить, в пекло унести и там в масле варить и вилами тыкать. Александр бежит. А они за ним. Александр прыгает с камня на камень. А они за ним. Александр меж деревьев. А они за ним. Падает. Штанину пачкает костюмную. Ботинок от балдинини теряет. А черти не отстают. И не спастись, настигают проклятущие.
Ну, Александр тогда к апостолу Петру: Петр Иононович, тут такая несостыковочка некая есть, возможно ли как-то в обозримые сроки порешать вопрос?
А Петр ему: а чо они за тобой гонятся?
А Александр: да, говорят, я совещания при жизни любил очень, чтоб с коллегами собраться и обсудить всё, выработать подходы, определить стратегии. Помогите, Петр Иононович?
А Петр ему: совещания, гворишь, любил? Помочь, говоришь, тебе? Ну… это обсудить надо…
Прибежала погоня. Отдышалась. Собрались, поговорили. И, знаете, продуктивно посидели: за четыре часа пара очень неплохих концептуальных задач определилась и еще несколько тем для следующих совещаний нарисовалось.
Про судьбу неминучую
Один раз такой случай был. Константин Сергеевич не хотел становиться менеджером. Держался, несмотря на то, что все уже да.
И вот просыпается однажды, глядь – а у него уже левая рука до локтя менеджерская.
Не обратил внимания, к врачам не пошёл. А на следующее утро – пальцы на ногах менеджерские и рука по предплечье менеджерская совсем.
И внутри менеджерство разливается уже.
Идёт он, такой, по городу и понимает, что приходит ему дедлайн.
А навстречу старичок-лесовичок.
– Что с тобой, Константин Сергеевич?
– Да вот, дедушка, менеджером становлюсь.
Не печалься. Я открою тебе важный секрет, тогда всё нормально будет. Только ты меня должен на гору отнести к избушке.
Влез старичок-лесовичок на Константина Сергеевича и тот не закорках его до избушки дотелепал.
Отдышался.
– Ну, давай свой секрет.
– Чтобы не стать менеджером, – говорит лесовичок, – надо мимнимимимнпрраббалрпмр……. хррр… хррр…
И заснул.
А Константин Сергеевич так и не понял – должен ли он минимизировать максимизацию или максимизировать минимизацию.
Задумался и стал менеджером.
А дед проснулся, захохотал и исчез.
Про него потом ещё коллеги по менеджерству в курилке рассказывали.
Про осьминогов
Один раз океанолог по имени Федор пришел устраиваться в магазин рыбных деликатесов менеджером по осьминогам и молюскам. Идут они, значит, между полок со всякими рыбинами, кальмарами, спрутами и прочей морской слюнявой снедью. Федор, значит, всё по латыни называет, говорит кто как называется, где обитает, чем питается, почему этот экземпляр идеально подходит для запеканки, а вот из того хорошо бы рулет сделать.
И проходят мимо аквариума, а в нём сидит большой осьминог с грустным глазом и сизым морщинистым носом. И глазом этим единственным на Федора смотрит.
– Ну-с, а про этот экземпляр что скажете?
– Это… это осьминог Николай.
– Николай?
– Ну… мы его так назвали…
– Почему Николай?
– Да вон, щупальце оторвано. Мы это… друзья в каком-то смысле…
Федор в магазине том не работал.
Какой он нахрен океанолог, если про способности осьминогов к регенерации не знает. Мало ли, что встрепенулся – да может это просто совпало. Ну не мог это быть именно осьминог, который ему помог заметить акулу три года назад, у того щупальце отросло бы сто раз уже. Так что, может, не взяли его потому, что гавно Фёдор сентиментальное, а не океанолог-консультант.
Может потому, что “у нас молодой динамично развивающийся магазин и продавать друзей у нас не принято”.
Может потому, что Федор засветил менеджеру промеж очков и галстука на предложение продать осьминога в качестве тестового задания.
А может просто Федор сам отказался. Он планировал горячими продажами заняться, а какие там горячие продажи у холодных осьминогов.
Мало ли…
Причин всегда много.
И океанологов тоже идеализировать не надо.
Смотреть надо было куда идёшь.
Про снега
Один раз такой случай был. Молодой амбициозный подающий определенные надежды менеджер по связям с общественностью Анатолий Ильич стоял на полянке и отхлебывал вискарь из фляги. На голове Анатолия Ильича была шапка с красным пумпоном, а брендированный синий костюм с полосками, изящно минуя шарф и утомленный фитнессом торс, переходил в лыжи, недвусмысленно стремящихся прочь от ног в брендированных ботинках.
– Что ж за ебитта-то такая!!! – пробормотал амбициозный Анатолий Ильич, отхлебнул ещё вискарика и продолжил трясти смартфон.
Батарея села на морозе.
Далее, рассказ мог бы развиваться по следующим направлениям:
1. Замёрз и умер. Банально, поучительно, быстро. Но это неинтересно.
2. Прокричал, покричал, а потом пошёл по лыжне назад и вышел из леса. Но для этого должен быть мозг.
3. Из леса вышли фашисты, потому что Анатолий Ильич вместе с амбициями попал во временную петлю. Пока что это самый очевидный вариант.
4. Инопланетяне похитили.
5. Сожрали медведи. Хотя, вот, инопланетяне – поинтереснее будут.
6. Пришёл домой, стал отогреваться, а мужское менеджерское достоинство уже в сосульку превратилось, жену позвал – так та языком к яйцам примерзла (у всех менеджеров стальные яйца, правда?), а пока скорую вызывали – всё растаяло и к соседям утекло, они сидят на диване и не предполагают…
7. Ветер принёс лепестки роз, а из лесу вышел котёнок и ещё 20 страниц сентиментального бреда…
На самом деле, кричал-кричал, никаких леших или медведей из спячки не поднялось. И общественности, по которой менеджер был, тоже фиолетово до него. Зато через три минуты на вертолете прилетели друзья с ящиком виски и женщинами в пушистых купальниках и шапках дедмороза, и они вместе хорошо зажгли.
Потому что если терять смысл жизни, то лучше вместе и в пятницу.
Про жену
Один раз такой случай был. Пилила жена мужика, что он бестолковый.
– Бестолковый ты! Отставной козы барабанщик!
– Пааазвльте! Не отставной козы барабанщик, а ананасной воды маркетолог! – отвечал мужик, а сам садился продолжал подсчет очередной ебиты для отчета рюмочной.